Статус «опущенного» в российской тюрьме

Статус «опущенного» в российской тюрьме

26 октября 2016 г.

Михаил Журенков

На рассмотрении Страсбургского суда находится жалоба девяти бывших заключенных из Костромской области, которые требуют признать существующую в российских тюрьмах неформальную иерархию бесчеловечной и унижаюшей человеческое достоинство. В практике ЕСПЧ это первое коллективное заявление осужденных, по тем или иным причинам оказавшихся среди «опущенных».

В начале сентября Европейский суд по правам человека коммуницировал коллективную жалобу девяти бывших осужденных, отбывавших наказание в колониях Костромской области. Их имена засекречены; в опубликованных на сайте Страсбургского суда документах сказано лишь, что в колониях заявители относились к низшей касте неформальной тюремной иерархии — были «опущенными», «обиженными», «петухами».

В жалобе описаны случаи осужденных, отбывавших наказание в исправительной колонии №1 «города К.» и колониях №2, №4 и №7 «К-ской области» (речь идет о Костромской области, однако в публикациях на сайте ЕСПЧ название региона скрыто).

Причины перевода заявителей в категорию «опущенных» (the degraded) описаны кратко: двое заключенных прикоснулись к экскрементам, четверо — к вещам, которые ранее трогали другие «опущенные»; обстоятельства, при которых в низшую тюремную касту попали еще трое, обходятся молчанием. В жалобе истцы указывают, что ограничения, с которыми им пришлось столкнуться в повседневной жизни в колонии, определялись неформальным сводом правил тюремной жизни — «понятиями» (the rules или the conventions). Наказанием за нарушение «понятий» могло стать избиение, изнасилование или смерть.

Заключенные из касты «обиженных» ежедневно по много часов выполняли грязную и унизительную работу — чистили туалеты и душевые, убирали спортплощадки. За отказ от работы их подвергали оскорблениям и насилию, другим наказанием было принуждение к оказанию «сексуальных услуг» (sex services).

Обедать «обиженные» могли только за отдельным столом в столовой, им запрещалось есть в других местах или прикасаться к посуде и вещам других заключенных. В жалобе заявители указывают, что им не позволяли пользоваться общими холодильниками и появляться на кухне, где «нормальные мужики» разогревали свою пищу. В столовой им часто выдавали просроченную и испорченную еду, а посуду помечали дыркой. Спать таким заключенным полагалось отдельно — в тесном «петушином углу», а в случае нехватки коек — на полу.

Шестеро осужденных в своих жалобах упоминают антисанитарное состояние помещений, в которых им довелось жить: бараки кишели крысами и насекомыми, а на каждого человека приходилось менее двух квадратных метров личного пространства, что прямо противоречит правилам содержания в исправительных учреждениях России. Один из заявителей отмечает, что стены его отряда летом покрывались плесенью, а зимой — льдом; на 150 заключенных там было всего три туалетных кабинки без дверей.

«Все они "законтаченные": они не сексуальные меньшинства, они не занимаются однополым сексом: кто-то взял чай, кто-то взял конфеты у обиженных, кто-то попал в камеру к обиженным, кто-то просто провалился в деревянный туалет. В поселке Поназырево деревянные туалеты на улице, которые настолько прогнили, что иногда люди проваливаются, поскальзываются», — рассказал «Медиазоне» костромской юрист Александр Виноградов. Его имя указано во всех девяти жалобах, коммуницированных ЕСПЧ; сам Виноградов отмечает, что отправил в Страсбург около 15 подобных обращений. Все девять заявителей, которые провели в колониях от неполных девяти месяцев до 12,5 лет, уже вышли на свободу; их имена засекречены Европейским судом.

«По прибытии в отряд их спрашивают сразу, будут они оказывать сексуальные услуги либо заниматься другими делами, которыми занимаются "обиженные". Все сказали, что они не занимаются сексуальными услугами, всех их поставили работать — кого-то туалет мыть, еще что-то убирать, кого-то ассенизатором», — добавляет адвокат.

Юрист

Александр Виноградов, представляющий интересы заключенных, в прошлом и сам добивался в ЕСПЧ выплат от России в качестве заявителя. В 2003 году, работая преподавателем правоведения в Военном университете радиационной, химической и биологической защиты (сейчас Военная академия), Виноградов в результате несчастного случая потерял правый глаз. Добившись компенсации в размере 500 тысяч рублей, он занялся правозащитой и начал помогать курсантам и военнослужащим бороться с задержками зарплат.

Через год после того, как Виноградов получил компенсацию, его задержали сотрудники управления ФСБ по Костромской области. Юриста обвинили в мошенничестве — фальсификации доказательств права на компенсацию вреда здоровью. В мае 2009 года Димитровский районный суд Костромы признал 39-летнего Виноградова виновным в покушении на мошенничество в крупном размере и подделке документов (часть 3 статьи 30 УК, часть 3 статьи 159, часть 2 статьи 327), а троих его друзей, выступивших свидетелями — в даче заведомо ложных показаний (часть 1 статьи 307).

В материалах дела указывалось, что выиграть суд преподавателю Военного университета помог фиктивный акт о несчастном случае на производстве. В сообщении прокуратуры говорилось, что на самом деле «травму глаза Виноградов получил в быту при других обстоятельствах». Его приговорили к трем годам лишения свободы, однако в кассации обвинение переквалифицировали на более легкую часть 1 статьи 327, и осужденный вышел на свободу.

Обратиться в ЕСПЧ он решил, еще когда находился под арестом. В своей жалобе Виноградов указал на необоснованно долгое содержание под стражей и «негуманные условия содержания»: в камерах площадью 40 кв м содержались по 150–160 человек, а на прогулку три сотни арестантов выводили во двор площадью 50 кв м. Суд объединил жалобу Виноградова с двумя другими, после чего российские власти признали нарушения и согласились выплатить юристу компенсацию в размере 3 250 евро.

После этого Виноградов попробовал оспорить в Верховном и Конституционном судах формулировку пункта 2 части 4 статьи 413 УПК — достигнутое мировое соглашение с государством не должно быть препятствием к пересмотру дела в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, пытался доказать юрист. Конституционный суд принимать его жалобу к рассмотрению отказался.

Практика. Заключенный Х. и другие

Первая жалоба на неформальную кастовую систему в местах лишения свободы, поданная в ЕСПЧ гражданином России, была коммуницированав мае 2015 года. Осужденный X., отбывающий наказание в колонии особого режима, вскоре после этапирования выпил чашку чая с одним из «опущенных», после чего и сам оказался переведен в низшую касту.

Согласно заявлению Х., по состоянию на июнь 2011 года из 900 заключенных колонии 32 пребывали в статусе «обиженных». «"Опущенным" доставалась черная работа — мытье умывальников и туалетов. Им доставались самые неудобные кровати, отводился специальный стол в столовой, ряд в кинозале и отдельная раковина. Им запрещалось есть или сидеть где-либо еще или прикасаться к другим осужденным или их вещам. "Опущенным" запрещалось хранить еду в общих холодильниках или находиться в той части кухни, где "нормальные" заключенные разогревали пищу. Зачастую им давали сгнившую или протухшую еду, а на столовых приборах делали специальную отметку в виде проколотой или просверленной дыры на чашке или ложке», — описывал ситуацию в колонии истец. Он отмечал, что от клейма «опущенного» невозможно избавиться — при переводе в другую колонию заключенный должен раскрыть свой статус под угрозой наказания.

X. писал в Страсбург, что обращение с «опущенным» можно признать «негуманным или унижающим достоинство наказанием». В связи с его жалобой Европейский суд направил российским властям три вопроса: 1) Действительно ли заявитель пострадал от порядков, которые входят в противоречие со статьей 3 Европейской конвенции по правам человека(«Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию»)? 2) Какие конкретно меры российские власти и сотрудники ФСИН предпринимают, чтобы пресечь практику «жизни по понятиям» в колониях? 3) Есть ли у российских властей «национальная стратегия» по предотвращению насилия в колониях?

Автор еще одной жалобы, поданной в январе 2013 года и коммуницированной почти три года спустя, был осужден за сексуальное насилие в отношении несовершеннолетнего. Его приговорили к 12 годам лишения свободы под наблюдением психиатра.

Когда мужчину привезли в колонию в Коми, сотрудники ФСИН повесили на доске возле комнаты для телефонных звонков его фотографию с подписью «Склонен к педофилии». Как только новость узнали другие заключенные, заявитель автоматически оказался в касте «неприкасаемых»: ему поручали самую грязную работу, регулярно оскорбляли и подвергали насилию. В жалобе также рассказывается об отдельном столе и умывальнике, запрете есть вместе с другими заключенными.

Через несколько месяцев после появления фотографии на доске сотрудники прокуратуры во время инспекции рекомендовали изменить подпись, и фразу «Склонен к педофилии» заменили на «Совершил преступление против сексуальной неприкосновенности». Заключенный счел это полумерой и обратился в суд с иском о нематериальном ущербе от разглашения медицинских данных. Сыктывкарский городской суд в действиях администрации колонии нарушений не нашел и заявителю отказал, поскольку в подписи к фотографии не говорилось о каком-либо психическом заболевании.

Верховный суд Республики Коми это решение утвердил, после чего заключенный подал новый иск — на этот раз с требованием компенсации за условия содержания во время ареста и этапирования в колонию в апреле 2010 года. Когда городской суд отказал в новом иске, Верховный суд Коми утвердил и это решение; в обоих случаях рассмотрение жалоб проходило в отсутствие истца.

В обращении в ЕСПЧ осужденный жалуется на разглашение его медицинских данных, что запрещено статьей 8 Европейской конвенции («Право на уважение частной и семейной жизни»). Также он отмечает, что обращение, которому он подвергался в силу своего места в тюремной иерархии, относится к «негуманным или унижающим достоинство наказаниям». Наконец, заявитель жалуется на отказ судов в Коми обеспечить его присутствие во время рассмотрения исков.

«Движение может быть только вниз»

«Одним из серьезных препятствий, стоящих на пути исправления в условиях пенитенциарных учреждений, является асоциальная субкультура с ее специфическим набором ценностных ориентаций, норм поведения, сетью устойчивых неформальных взаимосвязей правонарушителей, а также устоявшееся разделение заключенных на касты», — говорится в статье, которую в 2012 году опубликовали в журнале «Психология и право» заведующий кафедрой психологии Пермского госуниверситета Николай Узлов и начальник приемно-сортировочного медицинского отделения краевой туберкулезной больницы №7 ФСИН Сергей Арасланов (полное его место работы в аннотации к статье сокращается следующим образом: ФКЛПУ КТБ №7 ОИУ ОУХД №1 ГУФСИН РФ по Пермскому краю).

В российской тюремной иерархии обычно выделяют четыре касты («масти») — «блатные», «мужики», «красные» и «опущенные». «Блатным» или «черным» в неформальном преступном сообществе внутри колонии отводится роль лидеров. Они собирают «общак», контролируют поведение других осужденных, выступают арбитрами при конфликтах. «Мужики» — рядовые члены сообщества, которые придерживаются «понятий», участвуют в пополнении общака и работают. К «красным» или «активистам» традиционно относят заключенных, открыто сотрудничающих с администрацией колонии. «Обиженные» занимают самое низкое положение в иерархии и выполняют грязную и неприятную работу: они занимаются обслуживанием мусорной свалки, сантехническими работами, уборкой туалетов.

Подполковник в отставке Владимир Рубашный, 20 лет проработавший во ФСИН психологом, связывает генезис тюремной кастовой иерархии и «понятий» с попытками осужденных противостоять давлению исправительной системы: «Тюрьма сама по себе жестока — лишение свободы, требования администрации. В этой среде необходимо выживать».

«Отчасти "понятия" — это такая психологическая защита. Они появились именно в ответ на репрессии со стороны администрации, потому что как-то в этой среде нужно продолжать существовать независимо от тех требований, которые навязывает администрация. Иначе это был бы беспредел совершенный. Я не оправдываю "понятия", но они возникли как реакция на действия уголовно-исправительной системы — на то, как она подавляла и уничтожала человека. Чтобы выжить в этой среде, необходимы достаточно жесткие требования. И они появились. Это условие выживания», — говорит он.

Сложившаяся в конце 1930-х годов иерархия существует до сих пор; никаких попыток сломать ее никогда не было — ни со стороны ФСИН, ни со стороны самих осужденных. По словам Рубашного, зачастую статус, присвоенный заключенному еще в колонии для несовершеннолетних, остается с ним на всю жизнь. «Обычно "низкий" статус приобретают именно в колониях несовершеннолетних. Это связано и с пацанским максимализмом, и с попытками дистанцироваться, и с попытками приобрести более высокий статус, унижая слабых, — отмечает он. — Чисто психологически не все могут сидеть в тюрьме, тем более дети. И это такая “благоприятная” среда, где могут очень быстро опустить в более низкий статус».

Глава объединенной редакции ФСИН Юрий Александров пишет в своей книге «Очерки криминальной субкультуры», что представителям касты «опущенных» в воспитательных колониях запрещено не выполнять требования осужденных с более высоким статусом и оспаривать их приказы. За неподчинение «опущенному» угрожает изнасилование и избиение, а иногда — смерть.

Причины, по которым заключенного могут «опустить» в статусе, разнообразны, отмечает Рубашный. Например, нарушение «понятий», стремление к сотрудничеству с администрацией колонии, а также «нетрадиционные» сексуальные предпочтения. При этом перемещение из одной касты в другую невозможно; в случае перевода в новую колонию «опущенные» должны сразу по прибытии сообщить о своем статусе, иначе будут наказаны. «Движение может быть только в одну сторону — вниз. Приобрести, будучи в низком статусе, более высокий, невозможно априори. Статус, приобретенный человеком, остается на всю жизнь. Как правило, это происходит в детских колониях, но иногда и во взрослых», — добавляет Рубашный.

Несмотря на то, что формально все арестанты и осужденные равны, руководству учреждений ФСИН иногда приходится идти на уступки заключенным, чтобы избежать конфликтов из-за «опущенных». «Их стараются помещать в отдельное здание, если есть возможность. Когда следственные действия идут, еще можно какую-то сегрегацию сделать — выделить им камеру [в СИЗО], где они будут сидеть. Другим осужденным сложно находиться в одной камере с "обижняком", так как им за это могут "предъявить". Такого человека заключенные будут стараться удалить, и администрация идет им навстречу», — поясняет Рубашный. В колониях же выделить осужденным из касты «опущенных» отдельное помещение получается не всегда — у администрации на это не хватает ресурсов. «Раньше, когда были перелимиты огромные, они спали на полу, на матрасах. Или у туалета, например. Но обычно, конечно, стараются держать их отдельно от общей массы», — рассказывает тюремный психолог.

Информация о том, как устроен быт «опущенных», и каким формам насилия они подвергаются, просачивается во внешний мир крайне редко. По словам Рубашного, это связано с нежеланием самих осужденных говорить о своих проблемах. Однако в жалобах, направленных в ЕСПЧ, внимание акцентируется именно на условиях содержания «опущенных».

По словам Рубашного, хотя администрация, как правило, прекрасно осведомлена о бытовых условиях, в которых живут низкостатусные заключенные, никаких мер, чтобы облегчить их положение, не предпринимается — да и «опущенный» вряд ли будет обращаться к руководству колонии с жалобами на неудобства. «Первое, что в этой связи сделает администрация — обратится к "смотрящим", которые скажут "опущенным": "Не выступайте, не создавайте проблем администрации. Иначе проблемы появятся у вас, если у вас их мало"», — поясняет психолог.

В некоторых случаях администрации колонии выгодно, чтобы «неудобный» заключенный стал «опущенным». «Общаясь с осужденными, мы очень часто "не слышим" таких рассказов ужасных — в плане того, что администрация колонии инициирует такой процесс. Раньше это было очень даже распространено, в бытность моей службы тоже такие ситуации возникали, — отмечает Рубашный. — И несовершеннолетние рассказывали, и взрослые осужденные — что это был именно беспредел со стороны администрации, которая спровоцировала такую ситуацию. Хотя и сейчас в некоторых зонах происходят такие вещи, где руками осужденных-активистов ("красных") могут спровоцировать вещи, связанные с изнасилованием. Гарантировать того, что такие вещи не происходят, невозможно».

«Получат компенсацию, что тоже неплохо»

Опрошенные «Медиазоной» юристы, специализирующиеся на обращениях в ЕСПЧ, соглашаются: максимум, чего можно в случае с жалобой костромских заключенных добиться в Страсбурге — это компенсация.

«Им могут присудить лишь компенсацию за плохие условия содержания. Неважно, как отреагирует ЕСПЧ, главное — это проблема системы: иерархия существует с 1930–40-х годов, и она никаким образом не решалась никогда. И даже попыток не было, — считает Владимир Рубашный. — Компенсацию получат, да, но иерархия так и останется. Такие случаи будут возникать периодически, люди будут в них попадать. И им просто будут по решению ЕСПЧ платить компенсацию».

«Я не думаю, что сейчас на решения ЕСПЧ кто-то серьезно реагирует в части принятия адекватных мер общего характера, — говорит адвокат Double Bridge Law Сергей Голубок. — Заявители получат денежную компенсацию, что тоже неплохо. Может быть, кто-то еще раз задумается о том, что творится в российских тюрьмах».

Адвокат Александр Виноградов тоже считает, что добиться чего-то, кроме компенсаций, будет сложно. «Конечно, лучше если бы стоял вопрос "пилотного постановления" ЕСПЧ, которое обязывало бы Российскую Федерацию принять какие-то законы по системной проблеме», — добавляет он.

При этом системное решение проблемы невозможно без элементарной статистики по «опущенным» заключенным, которая если и существует, то только во внутренних документах ФСИН. По словам Рубашного, феномен тюремных каст настолько мало изучен, что делать какие-либо выводы о ситуации с «опущенными» невозможно, ведь неизвестно даже примерное их число. «У нас этим никто не занимается — вот в чем проблема. Уголовно-исполнительная система сама могла бы, и если бы мы ей верили, это было бы совершенно другое дело. Она этим не занимается. Альтернативные формы исследования проводить никто не даст — это должны проводить независимые организации. Нужны профессионалы: исследователи, люди от науки, социологи, психологи. Кто их туда пустит? Они пытаются защитить свою примитивную самость, которая дает им возможность существовать в этом», — говорит eideiqzdiqqhkmp Рубашный.

Авторы:  Александр Бородихин, Елизавета Пестова, МЕДИАЗОНА