Мьянманское наступление Кадырова и его последствия

Протесты мусульманского населения России против притеснений единоверцев в Мьянме чем-то напоминают советские демонстрации против войны во Вьетнаме или Гренаде – в них одинаково не совпадают форма и содержание. По форме они посвящены международным проблемам, а по содержанию – целиком внутренней политике. Действо должно убедить в бытии той сущности, которая якобы и выражает свою оценку международных событий. То есть мы имеем дело с пропагандой, а не каким-то реальным общественным явлением. Это первый важный пункт для анализа несанкционированных протестов мусульман в Москве и многотысячного митинга в Грозном – перед нами попытка конструирования некой идентичности с помощью массовых событий и пропаганды.

Это особенно важно по следующим причинам. Прежде всего, стоит отметить некую мягкую изоляцию, в которой существует мусульманское население России. Нет единой государственной информационной политики, нет в принципе и единой государственной политики в отношении мусульманского населения страны. Отчасти это объясняется тем, что у российских мусульман нет единой политической субъектности или даже общей идентичности – они раздроблены на множество этнических групп и духовных течений в рамках самой религии (около 80), разделены территориально и между ними есть конфликты (в том числе этнического характера). Политика и субъектность их элит являются локальными – в отношениях с Москвой их интересует рост финансирования, гарантии безопасности и сохранения регионального политического статус-кво. Даже республика Татарстан в основном пытается решать только свои собственные проблемы.

Локализации политического сознания российских мусульман способствует и традиционный уклад жизни – принадлежность к определенным этническим группам, родовым общинам (тейпам) и т.д. В итоге мусульманский мир России часто ущемлен в правах, образовании и в уровне жизни – насчет последних факторов это особенно остро звучит для такой группы, как трудовые мигранты из стран бывшего СССР. Это объясняет, почему мусульмане куда больше зависимы от мнения своей общины, ее духовных авторитетов, а также от характерных источников распространения информации – мусульманских медиа, вирусной информации в социальных сетях. Обратной стороной такой исключенности из общей политической повестки является их нечувствительность к официальным каналам государственной пропаганды. Ее смысловое ядро в виде антизападной риторики с опорой на псевдо-национальную патриархально-православную идеологию «русского мира» не отвечает мусульманским идентичностям. Однако мусульмане составляют на данный момент около 20% населения страны, что делает их весьма ценным мобилизационным ресурсом. Важна и проблема влияния лидеров или традиционных исламских духовных центров, которое часто оказывается более значимым, чем неадаптированная политическая пропаганда. Предположение состоит в том, что мьянманские протесты как раз являются попыткой консолидации мусульман и программирования их для поддержки текущей политики Москвы, хотя многим наблюдателям и кажется, что протесты – это некий вызов Кадырова Москве или еще что-то в этом духе.

Ошибочность интерпретации данных событий как раскола подтверждает ряд фактов. Вирусное распространение в соцсетях сообщений исламских медиа, а также отдельных видео или фото, представляющих ужасающие преступления в отношении мусульман-рохинджа в Мьянме, было ориентировано на русскоговорящих мусульман постсоветского пространства. Контент должен был вызвать шок, отключить рациональное мышление. И это, в общем-то, удалось, несмотря на то, что среди мусульманской аудитории часто находились люди, которые применяли навыки верификации данных и указывали в комментариях на недостоверность многих публикаций. За последствия геноцида рохинджа выдавались кадры из художественных фильмов, была даже фотография последствий как раз-таки расправы радикальных исламистов над локальной христианской общиной. Происхождение некоторых материалов установить просто не удается, но это вовсе не значит, что они действительно из Мьянмы. Массивный и скоординированный вброс фейковых новостей по сети и самыми разными исламскими ресурсами уже позволяет предположить наличие атаки на русскоговорящий мусульманский слой.

Еще один мотив усомниться в стихийности «мьянманского наступления» дает сам повод. ООН уже годы пытается что-то на этот счет предпринять, чему мешают Россия и Китай, накладывая вето на резолюции. Эта проблема в принципе ранее никогда не была актуальна для российских мусульман: Мьянма всегда была одним из регионов, которые служили полигоном для исламистского радикального интернационала, которому и российские, и чеченские власти объявили беспощадную войну. Но вряд ли эта сетевая атака была действием исламистов – им нет никакого явного смысла актуализировать проблему, к тому же есть более подходящие информационные поводы. Весьма знакомый почерк позволяет предположить, что это военная пропаганда Кремля, где решили с помощью далекой от российских реалий (и потому относительно безопасной) проблемы Мьянмы мобилизовать исламское население для решения политических задач.

В случае с «мьянманским наступлением» мы имеем дело с волной массовой, специализированной и таргетированной на русскоязычное мусульманское сообщество, но в целом совершенно классической военной пропагандистской атакой в стиле «распятого мальчика». Поскольку информация исходит не из официальных российских источников, а проходит по исламским медиа и социальным сетям, пропаганда становится крайне суггестивной. И атака тем более сильна, что за ней кроется реальная проблема: в отличие от украинских обстоятельств, «распятый мальчик» в данном случае может и не в преподносимой степени и масштабе, но существует. При этом Мьянма так далеко, что требовать справедливости там гораздо проще, чем добиваться ее по поводу реально существующих в России проблем. Но именно в силу аффективности, склонности к простым решениям и политической некомпетентности среднестатистического человека такой фокус вполне может сработать. В пользу этой версии свидетельствует и структура последовавшей реакции на созданный стимул, анализ которой может дать ответ и на вопрос о реальных задачах данной атаки.

Структура и смыслы содержательной части протестов хорошо выражены в речи главного идеолога при Кадырове – чеченского министра национальной политики Джамбулата Умарова. Министр, кстати, является автором книги «Фактор КРА (Кадыров Рамзан Азматович). Противостояние», презентованнойлетом 2017 года в «Президент-отеле» в Москве и тепло принятой прокремлевскими пропагандистами и евразийцами-дугинцами. Умаров развивает, насколько можно судить, конспирологическую теорию о том, что Кадыров является ключевой фигурой в противодействии заговору западных стран против России и ее интересов на континенте. Суть сказанного на митинге в популярной форме повторяет эту концепцию, но лучше видны манипулятивные приемы. Мифологизация Кадырова происходит через религиозные отсылки – он послан Аллахом, чтобы объявить слова джихада и «консолидировать мусульман в единый кулак», а события в Мьянме – проявление действий Даджала (некий аналог Антихриста в Исламе). Суть этой метафоры можно понять из легенд о Даджале, согласно которым одним из признаков появления Даджала служит появление Махди – имама, который объединит всех мусульман. То есть, вероятно, это еще один лестный реверанс в сторону Кадырова.

Антизападные мифологемы в речи кадыровского идеолога адаптируют пропагандистские конструкции евразийцев для мусульманской аудитории. Например, история с карикатурами «Шарли Эбдо» внедряется в сознание как универсальный образ Европы, которая сознательно оскорбляет пророка «в одной из своих редакций». Естественно, мы не услышим тут ни сожалений, ни даже упоминания о расстреле редакции. Далее мы видим, как имплицитно конструируется теория заговора – термин «демократия» в речи министра употребляется как означающее для прямой ассоциации с западными странами, а также цепью событий, приведших к образованию ИГИЛ в Ираке, Ливии и Сирии, а затем – к геноциду в Мьянме. При этом языковыми средствами, через порядок перечисления, создается впечатление последовательности и планомерности действий Запада против мусульман. Не требуется объяснять, насколько такая трактовка событий не соответствует действительности, однако для миллионов мусульман, в отличие от политолога Умарова, ничего не знающих о механизмах принятия международных решений, эти мифы, подаваемые не как оценка событий, а уже как аргументы, – кажутся более убедительными. В обычной российской пропаганде, состоящей из той же конспирологии по поводу Запада, оправдываются конфронтация с ним и неравенство внутри страны. В выступлении Умарова виден ровно тот же российский пропагандистский миф, только адаптированный для мусульманской целевой аудитории. Речи остальных лишь повторяют эти идеи в других словах. Главной же манипуляцией является само событие – оно призвано фактуализировать и сделать доступной чувствам идеологему о том, что есть некое мусульманское единство, которое выдвигает своим лидером Кадырова и само изъявляет собственную волю подобным образом. Судя по откликам в социальных сетях на видео с митинга в Грозном, это работает на всем русскоговорящем мусульманском пространстве хотя бы отчасти.

Если консолидация русскоговорящих мусульман вокруг управляемого из Кремля центра удастся на всем постсоветском пространстве, это создаст серьезные рычаги влияния на государства Средней Азии. Судя по тому, что используется скорее военная пропаганда, чем средства манипуляции общественным мнением, можно заключить, что Москва в целом делает ставку на все большую архаизацию и радикализацию общества, на снижение качества человеческого капитала, которое позволяет эффективно использовать столь брутальную пропаганду, манипуляции историческими фактами и ограничение доступа к eiqeeiqtxidzqkmp информации.

Рискованность такой стратегии довольно очевидна. Консолидация на основе враждебно настроенной политической идентичности может повторить историю с радикальными русскими националистами, на которых некоторые политические силы в Кремле пытались опираться в начале 2000-х. Движение стремительно начало выходить из-под контроля, многие националистические группы были фактически разогнаны, некоторые заметные деятели оказались в тюрьмах, страну потрясли десятки или даже сотни громких преступлений на национальной почве. В случае с Кадыровым все еще сложнее. Усиление на основе мусульманской консолидации создаст условия для гораздо более независимой от Кремля политики. Сейчас у Кадырова уже есть своя маленькая армия и своя территория, неподконтрольные российским силовым структурам, а также – серьезные средства, полученные из российского бюджета. Если он действительно увеличит влияние среди мусульман разных конфессий и этнических групп в России и за ее пределами, то события могут пойти совсем не по тому сценарию, который предполагали авторы проекта. Таким образом создадутся условия для будущего усиления внешнего исламского влияния на внутреннюю и внешнюю политику России. Сейчас кроме Москвы на территории Северного Кавказа нет других сил, гарантирующих статус-кво в тлеющих межнациональных и политических конфликтах, но способствуя усилению влияния и авторитета чеченского лидера, Кремль своими руками такую альтернативу уже создает. Так что если события начала сентября и укладываются полностью в политику Кремля, то их отдаленные последствия внушают большую тревогу.