«За мной закрепилось погоняло «Блогер». Как в Кемерово дело о нападении на полицейского неожиданно закончилось примирением сторон

«За мной закрепилось погоняло «Блогер». Как в Кемерово дело о нападении на полицейского неожиданно закончилось примирением сторон

15 августа 2018 г.

Евгений Дятлов

Судебный процесс 36-летнего кемеровского блогера Станислава Калиниченко, обвинявшегося в насилии по отношению к представителю власти, неожиданно кончился примирением сторон.

Для Калиниченко это уголовное дело было уже вторым. В первый раз его обвиняли в экстремизме за ретвит оппозиционной листовки в 2013 году. Тогда он был приговорен к штрафу, а затем амнистирован. Новое дело началось из-за желания Калиниченко делать все по закону в бытовой ситуации. Оно длилось около двух лет и сопровождалось тюремным заключением и голодовкой.

Началось все с того, что в июне 2016 года я сидел на лавочке с другом, и к нам подошли полицейские с листами: «Подписывай протокол о распитии алкоголя на улице». У нас при себе была открытая бутылка вина. Мой товарищ подписал, чтобы не создавать себе проблем еще больше. А я пишу в протоколе «не пил». Думал, что потом в суде выиграю и никаких 500 рублей штрафа платить не буду. Я ведь по закону имею право не соглашаться с претензией полиции. Но, оказалось, этот отказ для них — как красная тряпка для быка.

Можно было бы прогнуться и сказать: «Да все-все, ребят, я понял, будет по-вашему». И не было бы никаких СИЗО и уголовных дел. Но я — человек упертый. Хочу, чтобы все было по закону, а это в России смертельно опасно.

Полицейские начали применять силу. Зная, сколько дел шьют за потертую эмаль представителя власти, я просто стоял и не двигался. Когда меня везли в отдел, страшно не было, потому что я знал, что меня не за что задерживать. Тут выходят несколько полицейских и начинают меня затаскивать в предбанник участка, где нет видеокамер. Я начал кричать «помогите, убивают» изо всех сил. Просто хотя бы для того, чтобы прохожие услышали или чтобы на камерах в других комнатах было слышно.

Из-за криков они испугались, один из них начал сзади меня душить. Душил до такой степени, что я терял сознание.

Потом я уже решил не рисковать здоровьем, сделал вид, что все понял и попросил дать подышать на улице. На улице они услышали, что меня ищут родственники, и быстро затащили меня в «бобик», чтобы мама не увидела мое окровавленное лицо. Потом задним числом подготовили документы, что якобы меня привезли не за распитие спиртных напитков, а за то что «кидался на них с кулаками». Потом в отделении на меня надели наручники и один полицейский толкнул в клетку, где стоял другой. Так я упал на него и задел его головой. У него затем по документам зафиксировали покраснения.

В итоге, полицейские к утру успели сделать справку об ушибе, ее предоставили судье, и мне назначали сутки административного ареста. Спустя два месяца я узнаю, что против меня возбуждено уголовное дело по 318-й статье Уголовного кодекса из-за тех покраснений на лице: применение насилия в отношении представителя власти.

Мы решили, что затягивание процесса — единственный способ противостоять системе. Это может дорого стоить, но, когда приговор известен заранее, а в наших реалиях это — норма, то такая «итальянская забастовка» может спасти.

Надо цепляться за какие-то формальности, отказываться от адвоката, что дает тебе пять суток на поиск нового, потом можно еще раз отказаться, и это еще плюс пять суток. Пока идет время, может случиться многое: всем может надоесть мотания по судам и дело как-то прекращают, могут декриминализовать статью или политическая ситуация изменится. Кто-нибудь из свидетелей куда-нибудь уедет. Все что угодно, может произойти.

Станислав Калиниченко

В конечном счете в апреле 2018 года, когда дело шло полтора года, судья Ирина Билоград постановила, что я якобы не являюсь в процесс, планирую скрыться и изменила мне меру пресечения с подписки о невыезде на арест. Я, кстати, никуда не скрывался, сидел дома, но приставы специально меня там не искали, чтобы потом везти сразу в СИЗО.

Когда меня арестовали, сотрудник ФСИН Александр Макулькин в грубой форме сделал мне замечание, что я не побрился наголо: «Я ж выдал машинку! Все побрились, а ты — нет!». На что я ответил ему: «Содержащиеся в СИЗО по закону имеют право на вежливое обращение, на «вы». Почему на «ты» обращаетесь?». Макулькин ответил нецензурной бранью, смысл его речи сводился к тому, что я считаю себя самым умным.

Тогда я попросил Макулькина назвать свою фамилию, на что последовал еще более нецензурный ответ и угрозы. Но свою фамилию он все-таки назвал.

Меня сразу перевели в другую камеру — с холодильником и телевизором и с сокамерниками-интеллигентами. Затем приходит Макулькин и говорит: «Ну вот видишь — можно жить нормально! Ты только иди на контакт». Я ничего не ответил. И через 2—3 дня меня отправили в подвал, когда я уже успел привыкнуть к комфортной камере.

Это такая изощренная форма издевательства — не нуждой в быту, а психологическим давлением, изматыванием.

Через месяц я начал замечать, что из камеры в камеру меня переводят слишком часто. Это как переезд из одной квартиры в другую: стресс и каждый раз адаптация. Потом я нахожу в приказе Минюста, пункт о том, что заключенный, по возможности, должен содержаться в одной камере в течение всего срока в СИЗО. Я пишу жалобу, что администрация СИЗО нарушает статью. Ее игнорируют.

Ко мне постоянно подселяли психологически некомфортных для меня людей. Запихивали заключенных, страдающих ВИЧ и гепатитом C. Я часто боялся случайно порезаться. Инстинктивно боишься, хотя понимаешь, что заразиться невозможно. Затем ко мне подсадили человека с психическим заболеванием — шизотипическим расстройством. Заключенный имел склонность к агрессии. Верил в языческих богов и любил о своей вере постоянно говорить. Я нашел в законах прямой запрет на содержания психически здоровых и нездоровых в одной камере. Написал опять жалобу. Они его перевели через 2—3 дня.

Голодовка началась ближе к концу отсидки. В карцере, где я тогда находился, вода лилась из стены, я заболел хондрозом, и рука не поднималась. Я просил перевести меня оттуда по состоянию здоровья и вызвать врача. Но они меня просто перевели в соседнюю камеру в том же подвале. Врач пришел лишь через 3 дня.

На второй день голодовки меня должны были вывести на ознакомление с материалами, а я сказал, что я себя плохо чувствую. Они применили ко мне электрошокер, чтобы я пошел сам к начальнику отдела. Голодовка продолжалась 19 дней, пока меня не перевели из карцера в нормальную камеру.

В качестве мести за мои жалобы меня решили поставить на профилактический учет. В итоге, я был обязан ходить в наручниках во время всего срока, как особо опасный преступник.

Мой авторитет в арестантской среде резко повышается. За мной закрепилось погоняло «Блогер».

Мои статьи из ЖЖ про мою борьбу с ФСБ из прошлого дела родственники распечатывали и приносили СИЗО, арестанты всячески поддерживали меня, интересовались, как я себя чувствую во время голодовки.

Процесс мы тянули 2 года — за это время устали все. Полицейский, который меня душил, уже начал приходить в суд и отвечать на все вопросы: «Я устал, ничего не помню». А он обязан как свидетель дать показания, на что он говорил: «Я себя плохо чувствую, давайте перенесем».

Станислав Калиниченко

За эти два года другой полицейский («пострадавший») выступил с инициативой примириться. И выяснилось, что в органах он уже не работает. В суде прокурор заявляет, что надо отказать в заявлении о примирении, потому что по 318 статье есть не только потерпевший полицейский, который уже не имеет претензий, но и сама система, т.е. я еще «покушался на основу строя». И судья в примирении отказывает.

Адвокат предлагает загладить вину перед всей системой, только пусть скажут, как. Мы уже начали всякие темы продумывать юмористические. Может зайти к главному по области менту и пожать ему руку. Но судья везде отказывает. Даже штраф не разрешили выплатить. 

В суде я тоже не хотел быть миленьким со всеми, они ведь нарушают мои права и законы тоже. Мне дали последнее слово. Туда пришел еще оператор из НТВ, хотя всем СМИ отказывали в съемке. Он ставит передо мной камеру. Я как особо опасный преступник сижу в аквариуме, и обращаются ко мне, как к «подсудимому». Я от такого позора устал и перед заседанием открыл Уголовный кодекс, посмотрел, какие статьи были нарушены прокурором и судьей.

Нарушений у них, по-моему, было чуть ли не на пожизненное. Например, их можно судить за фабрикацию уголовного дела и вынесение заведомо неправосудного решения. Я готовлю текст в принятой у них форме, которую они используют для вынесения приговора:  «Уважаемый такой-то, уроженец г. N, ранее не судимый, на учете психоневрологического диспансера не состоящий, обвиняется в…» И далее перечисляю всю фабулу злодеяний. Так я выписал прокурору 16 лет и 8 месяцев, а судье — 24 года. Там, если сложить все их остальные нарушения, то по сложению эпизодов, еще больше бы вышло — это я только по одному делу прикинул наказание. А в конце своего последнего слова сказал: «Привести приговор в исполнение, как только в Российской Федерации установится правовое государство. А пока — отложить».

Я уже готовился к двум годам колонии-поселения и планировал, как познакомлюсь там с какой-нибудь девчонкой. Судья зачитывает приговор, который был уже давно написан, но вдруг в последних абзацах появляются строки о том, что прекращается уголовное дело, в связи примирения сторон.

Станислав eiqrtirqidtekmp Калиниченко

Можно ли сделать какой-то вывод из этой истории, дать какой-то совет другим людям? Ну не знаю… Будьте покладистее, что ли. Такой совет. Идите на уступки полицейским, даже когда они не правы и нарушают закон. Разве только такую рекомендацию можно дать. Потому что история эта началась из-за принципиальности. А оно вам нужно? Цена вопроса не такая уж и высокая — 500 рублей штрафа и уязвленная гордость. А то будете как я.